Травмы головы: интервью с израильским врачом-реабилитологом

Несколько лет назад я встретилась с кумиром своей юности Николаем Караченцовым. Интервью проходило в больничных стенах. Караченцова как раз привезли на лечение в реабилитационную больницу «Левинштейн» в Раанане. Помню острую жалость при виде замечательного актера. И удивление от строгости, с которой разговаривали с ним врачи.

Оказывается, строгость — часть лечебной стратегии. Се­годня мой собеседник — ведущий врач отделения реа­билитации черепно-мозговых травм в больнице «Левинштейн» доктор Марина Мотин. Она автор научных работ и статей в медицинских журналах, лектор Тель­-Авивского университета, врач-реабилитолог с почти 25-летним стажем.

— Какие обстоятельства чаще всего приводят к трав­ме головы?

Конечно же, дорожные аварии. Причем среди постра­давших — не только водители, но и пешеходы и велоси­педисты. Мужчин с такими травмами всегда больше, чем женщин. Видимо, женщины ведут себя на дорогах аккуратнее. Это не только израильское явление, в ми­ровой статистике та же картина. На втором месте — падения. Ну а на третьем в Израиле — боевые ранения. Вообще надо сказать, что травма головы редко случает­ся сама по себе, обычно она сочетается с переломами, повреждениями позвоночника, внутренних органов.

— Есть ли надежда у таких больных?

— Каждый случай индивидуален. Но надежда всегда есть. Наша больница специализируется на тяжелых случаях, большинство пациентов поступают прикован­ными к постели или к инвалидному креслу. И при этом 95 процентов покидают больницу на своих ногах.

— Израильская система реабилитации славится в мире, достаточно вспомнить успехи наших спорт­сменов-паралимпийцев... Есть какие-то уникаль­ные методы, наверное?

— Дело не в уникальных методах, а в коллективной рабо­те. У нас с больным работают не только врачи, но и ло­гопеды, физиотерапевты. Для некоторых профессий да­же нет названия в русском языке. Например, «рипуй бе­исук» часто переводят как «трудотерапия». Это неверно. Больные у нас не клеют коробочки. Правильнее назвать этот метод когнитивной реабилитацией. Дело в том, что при мозговой травме страдает не толь­ко физическая сторона личности. Нарушаются память, внимание, логические способности — то есть когнитив­ные функции мозга. Больным дают решать кроссворды, предлагают легкие задания из психометрических экза­менов. Конечно, и здесь все индивидуально. Если боль­ной не закончил школу, ему задачки из психометрии не подойдут. Тогда в ход идут развивающие игры. Вот этим и занимаются специалисты по когнитивной реабилита­ции. Попутно они восстанавливают и функции рук. На­пример, у человека пострадала мелкая моторика, плохо работают пальцы — тут поможет, скажем, высаживание цветов. Оздоровление через интересную деятельность — важная часть реабилитации.

— Из бесед с российскими инвалидами у меня сложилось впечатление, что в России больше уповают на лекарства, чем на подобные методы. Это правда?

— Впечатление правильное. А еще мне кажется, что там вообще нет системы реабилитации. Я сужу об этом по крайней запущенности больных, которые приезжают к нам из России. Их пичкают лекарствами, о которых мы здесь даже не слышали.
Кстати о лекарствах. В последние десять лет и в Израиле стали применять больше лекарств для реабилитации. Дело в том, что при травме повреждаются многие си­стемы мозга, в том числе система нейротрансмиттеров. Это биоактивные вещества, которые передают сигналы между клетками. Наш мозг работает на трансмиттерах. Не все они хорошо изучены, не все открыты, сегодня на­уке известно около 140. Есть трансмиттеры, регулиру­ющие работу органов чувств, есть отвечающие за пове­дение. Например допамин. Он отвечает за моторику, то есть за движение. Самая известная проблема с допами­ном — это паркинсонизм. Дрожание у людей с болезнью Паркинсона — типичный пример нарушения допамина. У больных с мозговыми травмами паркинсонизм тоже встречается. И хотя причина в этом случае другая, но симптомы те же. В таких случаях поможет лекарство с допамином. Проблемы с вниманием и поведением тоже связаны с утратой трансмиттеров, и их тоже можно ре­гулировать с помощью лекарств.
Но нельзя без конца пичкать человека таблетками. У каждого препарата есть побочные действия. Поэтому лекарственное лечение должно сочетаться с другими методами реабилитации.

— Есть ли среди больных «ленивые», те, кто не хочет вкладывать усилия в свое восстановление, а полага­ется только на лекарства и врачей?

— Дело не в лени. Поймите, травма головы отражается не только на физическом состоянии, ко и на поведении. Каждый пострадавший в определенный момент пере­живает депрессию. Когда его уже вытащат с того света, когда исчезает угроза смерти, человек начинает осозна­вать масштабы катастрофы и задает себе вопросы: поче­му я? за что мне такое наказание? Лучше, чтобы этот период наступил еще в больнице. Тогда легче помочь. Специально для этого в штате есть психиатр и психолог. Значительно тяжелее, когда де­прессия наступает дома. Справиться с этим состоянием амбулаторно труднее.

— Какова роль родных в восстановлении пострадавшего?

— Мы говорим: без семьи нет реабилитации. На первой встрече с семьей я всегда прошу и даже требую: не пытай­тесь сами лечить больного, не донимайте его вопросами, какой сейчас месяц и день недели, сколько у него детей и почему он не помнит, о чем вы говорили вчера. Оставь­те эту работу врачам, говорю я. Ваша задача — окружить родного человека теплом и любовью. Обнимайте его, це­луйте. Больной должен чувствовать, что требования к нему предъявляет только одна сторона — медики.
Да, мы требуем от больных многого. И пусть иногда они сердятся на нас, но это тоже часть лечения. Мы не раз­решаем пропускать занятия лечебной физкультуры или встречу с логопедом. Говорим: завтрак — только до 8.30, позже еду не получишь. Больной должен знать границы дозволенного. Ему трудно соблюдать режим, тяжело работать на занятиях. Но строгость помогает мобилизо­вать силы, потакание сводит их на нет.

— А страдаете ли вы, когда видите горе семьи и боль­ных?

— В первые годы во время встречи с семьями больных я рыдала вместе с ними. Когда мать или отец начина­ли рассказывать мне про своего 18-летнего сына, без­движно лежащего в моем отделении, я не могла сдер­жать слез. Но однажды поняла, что это мешает рабо­те. Как раз тогда была череда терактов, и после взрыва в автобусе я услышала по радио выступление психоло­га. Она сказала: «Если я буду на все реагировать лично, то не смогу помогать пострадавшим. Жалеть их — дело родных, а мой долг — оказывать профессиональную по­мощь». Это не значит, что я не сочувствую больным. Очень со­чувствую. Особенно солдатам. Когда видишь этик юных ребят, все в душе переворачивается, и хочется спросить: «За что это моему народу? Когда же в нашей стране бу­дет мир?» Но я отодвигаю чувства в сторону и присту­паю к работе.

— Когда на лечение в Израиль приезжал Николай Ка­раченцов, я слышала мнение: если бы он поступил к израильским специалистам раньше, его состояние было бы лучше. Это правда?

— Я не вправе говорить о конкретных случаях, но в це­лом верно: чем раньше начата реабилитация, тем луч­ше результаты. К счастью, в Израиле при тяжелых трав­мах человек получает лечение немедленно. Но вот при легких травмах головы картина иная. Не все врачи посылают пациентов на обследование вовремя. Приходит такой чело­век к семейному врачу, жалуется: голова болит. Доктор смотрит: руки-ноги на месте, все функ­ционирует. Дает совет: отдыхайте, пейте по­больше воды, в крайнем случае примите обезболиваю­щее... А между тем даже легкие мозговые травмы могут иметь неприятные последствия.
Я расскажу вам случай, который навсегда запал в мою па­мять. У меня был пациент — работник хай-тека. Он попал в дорожную аварию, прибыл к нам в состоянии крайне­го возбуждения, даже пытался бить врачей. Три месяца мы работали с ним, еще полгода он продолжал реабили­тацию амбулаторно. Наконец пришел в себя, полностью восстановился, вернулся на работу Однажды приехал в больницу поблагодарить меня. И вот входит — хорошо одетый, в галстуке. Рассказал, что занимает прежнюю высокую должность, в семье и на работе все нормально... Потом помолчал и добавил: «Знаете, доктор, все хорошо, но только я не узнаю себя. Вроде бы я прежний вот тут, рядом, но я теперешний никак не могу превратиться в него». Это самое точное определение мозговой травмы, которую я слышала в своей жизни.

Источник: «Оптима» (газета «Вести»).
Автор интервью: Евгения Ламихова.

2465 просмотров